РегистрацияРегистрация
Логин ?
Пароль  Вход

Библиотека онлайн
Библиотека онлайн

Из русской поэзии второй половины XIX века
И. С. Тургенев
Ф.И. Тютчев
А.А. Фет
А.Н. Апухтин
В.М. Жемчужникова

И.А. Бунин
Л.Н. Андреев
М.М. Пришвин
Б.С. Зайцев
И.Е. Вольнов
И.А. Новиков
Д.И. Блынский
C.А. Пискунов
Л.Н. Афонин
В.А. Громов
Г.Б. Курляндская
Поэзия Орловского края 50-90-х годов ХХ века
И.Д. Крохин
А.С. Шиляев
И.А. Александров
В.П. Дронников
В.Г. Еремин
В.А. Ермаков
Л.Г. Котюков
Н.М. Перовский
Г.А. Попов
И.С. Семенова
Г.В. Фролов

"Возвращенная" поэзия ХХ века
И.В. Каллиников
В.Л. Гальской
А.Ф. Сафронов
Ф.В. Сафронов
Малая проза современных писателей-орловцев I
Е.К. Горбов "Комендант Зеленого переулка"
В.А. Мильчаков "Птенцы орлов" (отрывок из повести)
Л.Л. Сапранов "Родители", "Память прошлого", "Белая дача"
А.Н. Яновский "Сорока", "Танкист", "Земляк"
В.И. Амиргулова "Ваня и Муму","Новенький"
Л.М. Золоторев "Дарюшка последняя из хуторян", "Чистые пруды"
В.М. Катанов "Однажды в Орле", "Поэт и полководец", "Лесков"
А.И.Кондратенко "Женщина по имени Надежда"

Малая проза современных писателей-орловцев II
А.С. Лесных "Доброе дело", "Говорите конкретно", "Ключи к английскому замку"
И.Ф. Лободин "Перепелка во ржи", "Дом на гривах коней"
В.И. Муссалитин "Курганы"
Ю.А. Оноприенко "За ягодой, красной, как кровь", "Дедушко"
Н.И.Родичев "Алимушкины полушубки", "Егор Ильич"
П.И. Родичев "Стихи", "Особое свойство памяти", "Очерк раздумье"
И.А. Рыжов "Позднее свидание", "Мой Бунин", "Хорошая старуха" ,"Неразбавленный орловец"

Писатели младшим школьникам
Е.А. Зиборов "Жаркое лето"
В.М. Катанов подборка стихов для детей
А.И. Лысенко подборка стихов для детей, "Неутомимый труженник"
В.Г. Еремин подборка стихов для детей
И.Г.Подсвиров "Заячий хлеб", "В ливень"


Писатели Орловского края
ХХ век
Хрестоматия

Орел 2001

Под ред. проф. Е. М. Волкова

"ВОЗВРАЩЕННАЯ" ПОЭЗИЯ ХХ-го ВЕКА

И.В. Калллиников
В.Л. Гальской
А.ф. Софронов
В.Ф. Софронов

Литературный процесс ХХ-го века многогранен. Его официальное русло, даже в реконструированном виде, не вмещает тех живоносных художественных потоков - бурляще-стремительных, величественно-неторопливых, родниковых, которые питают и обогащают отечественную словесность. "Возвращенная" литература становится неотъемлемой частью отечественной культуры.
Произведения, не увидевшие свет непосредственно после создания, как бы "выпали" из своей эпохи. Причиной невостребованности одних из них явился вызов-протест, брошенный отечественной элитой новому политическому строю (вплоть до разрыва с родиной!), что пробудило три эмиграционных лавины. "Оттепель"  конца 50-х - начала 60-х годов вызвала скрытое идейное противопоставление в обществе, породившее диссидентское движение. Творческие поиски, выходящие за рамки идеологических и эстетических догм, стали основой нонконформисткого (несоглашательского) искусства, образовав художественное "подполье".  Границы выделенных "пластов" довольно зыбки и подвижны.
"Возвращенная" литература, получая новую жизнь, обретает "стереоскопичность" восприятия: она заполняет пространство в культуре своей эпохи и одновременно соотносится с современностью. Отзываясь о насильственно изъятых или незаслуженно забытых произведениях, литературная критика утверждает,  что они вернулись не потому, что сейчас можно, а потому что без них нельзя.
У авторов, включенных в этот раздел, общий жизненный и творческий исток: они кровно связаны с орловским краем. Это исконная сила, замешанная на муках и горечи, явилась оберегом и путеводной звездой.  Рукописи произведений писателей-земляков уцелели. Они сохранились в скитаниях И.Ф. Каллиникова и В. Л.Гальского по чужедальним (Египет и Марокко)  странам; при частых переездах Ф.В. Софронова в тревожные 1920-30-е годы; в эвакуационной нужде и бесприютности А.Ф. Софроновой, оказавшейся в 1942 году в Башкирии. Почти за каждой напечатанной страницей трагические отсветы.
Большинство произведений раздела печатается впервые. Составитель выражает признательность И.А. и С.И Евстафьевым (Москва), К.В. Гальскому (США), администрации и сотрудникам Российского государственного архива литературы и исскуства (Москва), Орловского государственного литературного музея И.С. Тургенева, Государственного архива Орловской области, Орловского государственного музея изобразительных исскуств, Дома-музея Л.Н. Андреева в Орле за активное содействие в проводимой работе.

 

Начало главы

ИОСИФ ФЕДОРОВИЧ КАЛЛИНИКОВ
1890-1934

Прозаик, поэт, фольклорист и переводчик И.Ф. Каллиников родился в Орле 1(13)января 1890 года. После окончания гимназии и реального училища поступил в Петербургский политехнический институт. Будучи студентом, он участвовал в фольклорных экспедициях, организованных Русским географическим обществом. Результаты поездок отражены в работах: "О собирании сказок в Орловской губернии" (1914), "Сказочники и их сказки" (1916), "Народные приметы" (1916) и др. В 1998 году  литературная обработка "Сказок Орловской губернии", собранных писателем-земляком, увидела свет на его  родине.
Прапорщик-артиллерист И.Ф. Каллиников в 1917 году попал в самарский солдатский комитет, затем работал в Орле, где мобилизован в белую армию. Находясь в госпитале, был эвакуирован из Новороссийска в Египет. Жил в Болгарии и Чехословакии. Со второй половины 1920-х годов прозаические произведения И. Ф. Каллиникова (роман "Мощи", сборник "Баба-змея" и др.) публиковались в России и за рубежом, переводились на европейские языки.
В архиве писателя сохранились рукописные тетради с ранними поэтическими опытами. Его сборники "Крылатые песни", "Песни войны" (1915), наполненные патриотическим порывом, и книга "Стихи" (1918) были опубликованы в Орле. Стихотворения, написанные в эмиграции, поэт объединил в циклы: "Терний изгнания", "Кочующие караваны", "Огнь пепелящий", "Стихи о России", остающиеся неизданными. В поэзии И.Ф. Каллиникова раскрывается религиозная атмосфера и церковный быт, которые окружали его с детства. Автор обращается к стилизации фольклорных форм и интонаций. В изгнаннических стихах эти темы и мотивы, выражающие безысходную тоску по утраченной родине, сливаются с осмыслением экзотической (африканской) действительности и культуры. Поэт стремился к овладению сложными художественными формами (сонетная поэма, венок сонетов, поэма в триолетах:), включая особенности стихотворной графики.

 

ИЗ СБОРНИКА  "ТЕРНИЙ ИЗГНАНИЯ"

В КЕЛЬЕ
Зубчатая стена,
Глубокие карнизы:
На крыше снежной ризы
Белее полотна.

Вся жизнь моя ясна;
Ясны мои узоры:
Светлее солнца взоры, -
В предверии весна:

И я весь день одна! ..
Снуют тревожно пальцы,
Веду узор на пяльцы
Из голубого сна.
Харьков,1919.

***
Дни изгнанья не изношены,
В беспросветности вся даль:
Целый день над нами коршуны,
Свирестящие, как сталь,

Распластав крылами вещими
Неподвижно в неба синь,
Знают тайны , что завещаны
Нам в бескрайности пустынь.
Каир, 1920.

***
Сонный месяц опоясан
Бледной радугой зимы,
Кружевные вяжет рясы
Из ночной прозрачной тьмы:

Мягкий бег скользящих санок
Режет синий лед горы, -
Я сегодня спозаранка
Жду вечеровой поры.

Щиплет щеки и щекочет
Колкий иней и мороз
И в глуби беззвездной ночи
Слышу звонкий смех до слез:

Ночью бодрым и усталым
Буду жить я и во сне, -
Мне все кажется, что мало
Соберет душа к весне.
Каир, 1920.

***
Посв. Н.Богословской
По деревне нынче плач -
Стонет причетом осина;
Солнце позднее  - кумач,
Ранний вечер - сиротина:

Звезды рядятся в туман
Ждут предвестницу комету;
Утро в белый сарафан
Пеленается до свету :

Солнцезорью облака
Наливаются, как соты:
Непонятна лишь тоска
В это утро отчего-то!..

Или мается душа,
Или путь ей к смерти труден,
Или слезы заглуша
Плачет жизнь от старых буден?!..
Каир, 1920.

***
Люблю я русскую Москву!..

У Иверской нетухнущие свечи
И огоньки бесчисленных лампад,
А у ворот под аркой гулкость речи,
Тут каждый миг предпраздничный наряд.

 

Люблю я русскую Москву!..

Ритмичный звон часов у башни Спаса,
Давнишний звон родных колоколов
И ждешь опять таинственного часа,
Тревожно ждешь, как тайну вещих снов:

Люблю я русскую Москву!..

В весенний день на радостном Арбате
Улыбки, смех и первые цветы,
И только здесь с душистым снегом в марте
Растет душа и помыслы чисты.
Каир, 1920.

***
(Триолет)
Давно, давно за синей далью
В волнах уснули корабли!..
Покрылось море лунной сталью
Давно, давно за синей далью,
И бледной звездною вуалью
Укрылись призраки земли:
Давно, давно за синей далью
В волнах уснули корабли.
Каир, 1920.

ЗАПЛЕЧНИК
Бал я мастером заплечным
Богомольного Ивана, -
На работу шел с полпьяна,
Во хмелю с работы вечно!

Словно лебедь белу рушу
На пиру, где званы гости,
Я боярские все кости:
Не одну сгубил я душу!..

Белорыбицею тело
Подтяну слегка на дыбу
И поджарю, словно рыбу:
С толком сделаю, умело !

Царь глядит, а мне-то плево, -
Только скажет: "Ну-ка, Ванька,
Подтяни тужей, да глянь-ка,
Не сорвался б!" - "Царь, готово!"

Эх, бывало на конюшне
Всыпят сотню или двести:
Утром, глядь, к хромой невесте
Повезет досужий клюшник.

Был в бегах я, был и в нетях,
А в Москву-таки, вернулся,
До бояр своих допнулся
И припомнил им я плети:
Каир, 1920.

ВЕРБНОЕ
(РОНДО)
Так далеки родные огоньки
От вербного: Прозрачны и легки
В вечерний час звенящие капели,
Когда закат в немеркнущей купели
Позолотил извилины реки :

Мерцанье свеч, - ночные светляки,
Пасхальные, в зачавшемся апреле,
И первый жар волнующей щеки -
Так далеки:

Улыбки глаз, как счастья маяки,
Сроднили нас в те дни страстной недели,
Когда в душе они любовь напели
И сблизили пожатием руки -
Так далеки !..
Каир, 1920.

 

КЛАДБИЩЕ
1
Родного кладбища заглохшие дорожки;
На солнце серебро плывущих паутин,
И тихим вечером серебряные рожки
Печальника мечты заоблачных равнин;

Церковный старый дом, огонь в окне сторожки,
Привратник с костылем, как смерти властелин;
Во сне урчанье пса на скомканной рогожке,
И колокол ночной - вещун слепых седин, -

Так сердцу близко все!.. Я здесь часы отрады
Нашел в своей любви:  Печальные лампады
Следили мы вдвоем, как счастья горний свет!..

И медленно росли пугающие тени,
И ночь с собой влекла к далекой вечной сене,
И было так легко в преддверье новых лет.

2
Забытый крест, угасшая лампада,
Без имени печальный бугорок:
Все кончено, свершился тайный рок
И от судьбы нам ничего не надо!

Препоны нет и нет страданий ада,
Вся жизнь прошла, как заданный урок:
Душа жила, как истинный пророк,
И вечность ей - блаженная награда.

Что наша жизнь?! Бездонность пустоты,
Иль горний свет заоблачной мечты,
Иль, может быть, минувшего виденья?..

Не все ль равно?! Лишь только б у черты
Запомнить нам любимые черты
И унести в нездешние селенья.

3
Вся жизнь, как сон, и счастье и любовь -
Далекие, миражные, виденья, -
Волною их горела ярко кровь -
И в тишине познал ее биенье :

Прошли года, как благостная новь,
Родилися печали вдохновенья
И сердце мне сказало - приготовь
Пути души в загробные селенья!..

И вспомнил я все радости былого,
Часы любви и трепетное слово,
Когда ты мне сказала только "да", -

И так легко, и стало так спокойно!..
Моя душа, быть может, недостойна,
Но счастья миг запомнит навсегда.
Тель-эль-Кебир, 1920.

 

***
Шла я девушка долиною,
Зорью цветики рвала,-
Сердце екнуло кручиною,-
Алым цветом зацвела.

Парня ласкова кудрявича
Сил не стало отогнать,-
Целовал меня он давеча-
Не сумела кровь унять.

Губы - пряники медовые,-
Духовиты по весне,
Точно листики кленовые,
Смоль на яровой сосне.

Распростилась девка с косами,
По ночам мне не уснуть,-
Слезы утренними росами
Выжгли маятную грудь.
Тель-эль-Кебир, 1920.

ххх
Твой попугай свистит и клювом щелкает забавно
И обезьяна знает тысячи гримас:
Ты был со мною здесь, любимый мой, еще недавно
И вот теперь легла печаль моя у глаз.

Я помню вечера, когда вдвоем глядели вдаль мы
И слушали звенящий зов ночных цикад, -
Как хорошо тогда шумели зноем полдня пальмы
И как легко соткали звезды свой наряд!..

Быть может, и теперь ты привезешь  опять подарки
Далеких, сказочных, неведомых мне стран, -
Но я боюсь, что ласки у меня не будут жарки -
В разлуке дней утерян  сердца талисман.
Тель-эль-Кебир, 1920.

ххх

Хорошо на белой грече
Слушать в полдень звон пчелиный,
Ожидать в прозрачный вечер
Четкий клич перепелиный;

Слушать шум голосый стада,
Хоровод до звезд в деревне:
О, я знаю, сердцу надо -
Вещий голос воли древней!..

Расписной узор России,
Самоцветы в ожерелья,
О калике, о мессии,
Перехожем, как поверья;

О звоннице старой веча,
Что звучит в груди народа
На просторах белой гречи,
Где пчелиный звон - свобода.

       Египет, лагерь в пустыне -
Тель-эль-Кебир, 1920.

 

Ххх
Я люблю паруса, уплывающих медленно барок,
Распластавших по ветру широкие крылья, как зной,
Что в пустыне в покорном бессилье недвижен и жарок
И мечтателен лунною ночью земной тишиной.

Я люблю эти крылья, покорные воле каприза,
Когда вечер опустит печально их медленный взмах
И зачнется в прозрачности неба горящая риза,
Зачерпнувши улыбку печали на нежных устах.

В этот миг тебя вижу я сильным и смелым матросом,
Опустившим в оазисе ночи свои паруса,
Чтоб отдаться покорно, как счастью, предутренним росам
И поверить по-детски в земные любви чудеса.

Ты вернешься: Я жду паруса твоей медленной барки;
Ты приходишь обратно, когда разливается Нил,
Когда лунные ночи безумны, прозрачны и ярки,
Оттого, что в одну из них милый меня полюбил.
Тель-эль-Кебир, 1920.

ххх
Вот и праздник настал и широкая людная площадь,
Где обычно бывает крикливый базар,
От веселья и танцев и гулкого шума вся ропшет
И смущает осенний томительный жар.

Все наряды, как небо глубокое, ласково сини
И прозрачны, как в полдень уснувшая тень:
Караваном пришли бедуины из дальней пустыни
И слепцы из соседних пришли деревень.

На разлатых корзинах торговцев душистые фиги,
Гроздья фиников спелых агатом горят,
И близка эта жизнь для меня, как в прочитанной книге,
И все дни, как страницы, о ней говорят!..

Милосердна ко мне всемогущая воля Аллаха
И щадит меня в жизни пророк Магомет, -
Пред страданием в сердце моем не рождается страха
И в душе перед счастьем предельности нет.

И я жизнь с ее бурями мирно, как счастье, приемлю,
Не страшусь тяготы моих будничных нош!..
Я целую устами любви молчаливую землю, -
Каждый день для меня, точно праздник, хорош.
Тель-эль-Кебир, 1920.
ххх
Снега без краю, без начала,
Скрипящий иней на снегах
И золотистый круг овала
Луны морозной в облаках;

Собачий лай в глухой деревне,
В сугробах дымных крыши хат
И сторожа ночные - тени,
Когда дремотой мир объят:

И у околицы волчица
И долгий, долгий тяжкий вой:
Потух светец, но мне не спится, -
Душа ведет борьбу с судьбой!..

Быть может смерть и казнь и снова
Вражда и мстительная кровь, -
На всех путях одно лишь слово -
Преображенная любовь.
Сиди-Бишр, Александрия,
Египет, 1921.
ххх
Улетели на север вчера журавли,
Бесконечною в небе плывя вереницей,
В край далекой, далекой родимой земли,
Где на серые пажити радость ложится.

В море ветер кренил к берегам паруса;
День был серый, туманный и пасмурно влажный
И растаяла в небе седом полоса -
Только слышен был клекот зовуще-протяжный:

И легли, как тяжелые глыбы, печали
В безысходности черной и жуткой тоски!..
Мы в изгнанье бездольном скитаться устали,
Протянув к нашей родине обе руки.
Сиди-Бишр, Александрия,
Египет, 1921.

ИЗ СБОРНИКА "ОГНЬ ПЕПЕЛЯЩИЙ"
ххх
В поле звонкое колосьями
По вечерней мгле,
По небесной смуглой просини,
По родной   земле
Мы пойдем межами шаткими,
Зноем полына!..
Горько жить душе догадками,
Не испив до дна:
Вырву сердце с кровью скучною
И в твою ладонь
Я вложу - дорогой тучною
Погасить огонь, -
Пусть сочится он зарницами,
Рвет ночной кумач, -
Горе ты замкни ресницами,
Обо мне не плачь.
Чехия, 1926.

ххх
Отчему дому, родной земле
Поклониться горячим морщинистым лбом,
Памяти нежной в растаявшей мгле,
Промелькнувшей несбывшимся тягостным сном.

Помню, - мы выпили капли дождя
В синеватых пушинках растаявших верб, -
Горечь грядущего в сердце введя
Над порезом о лунный изогнутый серп.

Пасха, заутреня, тихая ночь,
По-весеннему в звездах души паутина:
Прошлое живет, и нет сил превозмочь
И к грядущему выжжена мукой путина.
1927.

ххх
С придорожных трав
вырастает вечер        
степовой небылицею, -
над полями устав
сизокрылый ветер
прошуршал синей птицею,

и взмахнув крылом
огневой зарницей
потонул за околицей,
заскрипев журавлем
над глухой криницей
прозвенел колокольцами.

А душа как ночь, -
бесприютный филин, -
машет крыльями мельницы: -
тени черные корч, -
я как черт двужилен, -
кружат плачем метелицы.

И зачем вся жизнь
по чужим дорогам
сиротой -перепелицею?!
Эх, душа, захлестнись
от тоски сугробом,
сгинь навек небылицею!
Прага-чешская, 1926.

ххх
За широкую бороду,
За могучую грудь колесом
На показ всему городу
Мы пошлем тебя с нашим овсом.

Весь широкий, размашистый,
Сажень добрый плеча от плеча -
Покажи, что-де пашем мы
И в совете душа горяча.

А коль выйдем на улицу -
Сила буйная в нас деревень :
Станет город сутулиться -
Кривобокий, корявый, как пень.

Полони душу города,
Тряхани зерновою мошной
Да разгладь свою бороду,
Распахнув земляною душой.
Чехия, 1926.

ххх
О моей безвременной печали,
О моей угаснувшей судьбе
Черным крапом карты прокричали,
Как безродной горестной рабе.

О моей бездомной серой доле
Плакала вечерняя земля
И тоской придушенной от боли
Затянулась смертная петля.
1926.

ххх
Жизнь моя - горбунья, - жадная, сухая,
Улица без света в тупике глухая, -

Окна залепила серой немотой,
Псы у подворотни, мрак над головой,

Каждый шаг тревожно режет тротуары,
Бьется четко в сердце и чадит угаром, -

Головой об стенку - размозжить   на смерть,
Чтобы на мгновенье пошатнулась твердь.
1927.

ххх
Перед смертью моей не завоет пес
На прогнившей своей конуре,
Не простонет тоской по ветвям берез
Сонный ветер в туманной  росе.

От зари до зари будет гукать сыч
Ночью в черном мохнатом лесу,
Чтоб никто не расслышал мой дикий клич
В затянувшей петле на весу.

Только мутная ночь колыхнет скелет
И всплеснет онемелой рукой,
Чтоб никто не узнал сколько долгих лет
Дожидал я блаженный покой.
1927.

ххх
Голова ль моя головушка да садовая,
Покачнулась веточка над тобой да кленовая.

Раскачало тебя в непогодь горе лютое
Злою ревностью тоска моя необутая.

То-то жизнь моя мачеха суровая, -
Осталась жена с малолетней вдовая.

Завивать на пустыре венок со шиповником,
Поразмыкать горе мое с полюбовником.
1927.

ИЗ СБОРНИКА "КОЧУЮЩИЕ КАРАВАНЫ"

  ОЛОВЯННЫЕ СОЛДАТИКИ

Божий странник велел:
-Помолитесь о загубленных братиках:
Об оловянных солдатиках
Разве кто пожалел, -

По ложбинам земли
Разметались их рученьки,  ноженьки,
К милосердному Боженьке
В тихий рай унесли

Из глубоких морей
В левиофанах железных  потопленных:
По ночам в избах нетопленных
Слышен стук костылей, -

Ропот сумрачных душ
На чужбине с конями изрубленных,
Неповинно загубленных
В зиму бурную стуж.

Он землей заклинал:
-Помолись о замерзших, затерянных,
Под пулеметом расстрелянных, -
Их никто не считал:

Помолись о грехах
Грузным чудищем танка раздавленных
И в окопах отравленных
Не за совесть - за страх!..

Божий странник велел:
-Помолись о загубленных братиках!..
Об оловянных солдатиках
Разве кто пожалел?!
Сиди-Бишр, 1921.

Стихотворения И.Ф. Каллиникова печатается по рукописным автографам, сохраненным матерью писателя, Л.А. Каллиниковой, и его женой, Н.А. Каллиниковой (ОГЛМТ, РГАЛИ).

 

Начало главы

ВЛАДИМИР ЛЬВОВИЧ ГАЛЬСКОЙ
1908 - 1961

      Творчество В.Л.Гальского, поэта "незамеченного" поколения первой волны эмиграции, чей скитальческий путь пролег от орловских просторов - через всю Европу - до Африки, почти неизвестно в России. Его стихотворения, опубликованные под одной обложкой с признанными мастерами слова - А.М.Ремизовым, Д.С. Мережковским, З.Н. Гиппиус, М. А. Алдановым и др. - были рассеяны в периодике русского зарубежья 1930-50-х годов ( "Русские записки", "Возрождение", "Грани":) и в коллективных сборниках: "Литературная среда" (Белград, 1936), "Стихи" (Мюнхен, 1947) и др.  В 1992 году сын поэта, Константин Владимирович Гальской, воплощая нереализованный замысел отца, издал (по сохранившемуся авторскому плану) книгу стихотворений "Путь усталости" (Вологда: Грифон).
Истоки рода потомственных дворян Гальских - на севере. В их череповецком имении Горка на берегу реки Шексны ныне образован историко-этнографический музей "Усадьба Гальских". Южная семейная ветвь связана с Воронежем и Орлом. К.В. Гальской во вступительной статье к книге "Путь усталости", восстанавливая  родословную, отмечал: "Мой отец, Владимир Львович Гальской, родился 2 (15) марта 1908 г. в имении Золотарево Мценского уезда Орловской губернии. Его родители, Лев Ионович и Александра Владимировна, урожденная Багговут, вели молочное хозяйство, поставлявшее молоко и молочные продукты в Орел. Владимир Гальской младший из трех детей:Раннее детство прошло в имении, а в 1913 году последовал переезд в Орел в связи с поступлением старшего брата, Льва Львовича, в гимназию. С этого времени семья жила зимой в Орле, а лето проводила в усадьбе. Осенью 1917 года Владимир Львович поступает в одну из гимназий города Орла". Примечательно, что  старожилы села Золотарево (ныне Залегощенский район)  помнят усадьбу Гальских и их владельцев. Революционные события заставили    семью покинуть обжитый край. С десятилетнего возраста у будущего поэта начался период странствий: Киев, Полтава, Новороссийск, Белград, Берлин, Вена:  В 1947 году В.Л. Гальской переехал в Касабланку (Марокко), где работал в разных строительных компаниях. На африканской земле в начале 60-х годов оборвалась его жизнь.
Поэзия В.Л.Гальского приоткрывает кровоточащую доныне трагедию страны, культуры и изгнанников-скитальцев на катастрофическом витке истории. Его стихотворения, зачастую характеризующиеся художественной безыскусностью, - искренний взгляд эмигранта на мир сытости и пошлости, порыв-поиск духовных ориентиров и осознание невосполнимых утрат. Лейтмотив творчества - память о  потерянной родине. Стихотворные строки поэта-земляка хранят узнаваемые образы-детали народного быта, родового имения и русской природы, сочетающиеся с инонациональными реалиями.

Бездорожье
(из поэмы)

Не проклинайте ж нас, отцы и деды.
Мы ваша плоть и кровь, но мы не вы.
Мы не горели в чаянье победы
И не теряли в бегстве головы.
Мы тоже помним, но иная память
Растет и ширится в живых сердцах.
Она горит и ширится как пламя,
И сыплет ранний пепел на висках.
Мы всюду лишние. Нам все чужое:
Готический торжественный собор,
И небо юга слишком голубое,
И Запада величье и позор.
И в этом мире затхло-изобильном
Мы никогда покоя не найдем,
Пока не мстителем, а блудным сыном
Войдем опять в опустошенный дом.
Тогда из хаоса разъединенья
Согласно русская польется  речь,
Вновь процветут заглохшие селенья
И в мирный серп перекуется меч.
Мы не хотим России вахт-парадов,
Колонных зал, мундиров, эполет,
Нам падшего величия не надо,
Но вне Руси нам места в мире нет.
Белград, 1936.

                  *  *  *
Все ново, шляпы, платья, лица.
Но всюду кроется обман,
Напрасно в воздухе струится
Весенний, солнечный дурман.

Здесь город, потерявший тело,
Ощерясь ребрами стропил,
В обломках зданий закоптелых
Свою судьбу похоронил.

Здесь запах тленья, запах прели,
Все разливается, гниет!
Здесь страстью смятые постели.
Лишь чувств казенных эшафот!

Здесь замер в жилах жизни трепет,
Здесь улицы -  ряды гробов.
И оскорбительна, как в склепе,
Чечетка дамских каблуков.
Мюнхен, 1946.

Голландия
Лугов необозримые просторы,
Пестрят коров несчетные стада,
Глядятся керамичные соборы
В каналы, где цветет вода.

В портах, где спят морей Левиафаны,
Замки лабазов крепки и стары:
Сюда, потомкам славных капитанов,
Приносит Индия свои дары.

Спокойный отдых сытых Нидерландов
Не потревожит ни война, ни бунт,
И барабаны громкие брабантов
На смотр ночной уже не призовут.

Лишь на гербе старинного портала,
Нелепо-грозный нидерландский лев
Косится зло, с раздвоенного жала
Не в силах расплескать бессильный гнев.
Мюнхен, 1945.

      *   *    *

Безобразной, измятой гирляндой
В небе виснет чугунный балкон,
Нежно пахнет старинной лавандой
Под ногами разбитый флакон.
Символ в нем и нелепая шутка, -
Сердце Вены в осколках лежит.
Ветер в пляске стремительно жуткой
Снег стеклянный метет и кружит,
Смертным воплем завыла сирена
Над собраньем амуров и нимф,
И беспопомощно-пышная Вена
Превращается в призрачный миф.
Мишура с древних стен облетела,
Старомодный, тяжелый наряд.
Кирпичи, как немытое тело,
Из лохмотьев фасадов глядят.
Запыленный орел Арсенала
Всхолил перья израненных крыл,
В грозных клювах шевелятся жала,
В горле клекот предсмертный застыл.
Элегантность поправшие Вены,
Заменившие ситцем атлас,
Из разбитых витрин манекены
Ширят дыры невидящих глаз.
Все непрочно здесь. Хрупко и бренно,
Декорация, карточный дом.

 

Звериная карусель

В неподвижном беге карусели
Фауна плененная плывет.
В венском вальсе кружатся газели,
Страусы, верблюды, кашалот.

Королевские слоны Сиама
Пышнобедрых горничных несут,
Утомил давно гиппопотама
Непосильный, повседневный труд.

Хочется разрушить эти скрепы,
Задушить фальшивящий орган,
Балаган скрипучий и нелепый
Заменить простором диких стран.

На пустынном ярмарочном поле,
Ночью, непосильный бег прервав,
Безнадежно думает о воле
Клетчатый оседланный жираф.

И, пробравшись к спящей карусели,
Прислонясь к картонному плечу,
Я, как зверь, неведающий цели,
К вольности утраченной лечу.

         *   *   *
Е.М. А.
Мы шли в тот хрусткий, зимний вечер
Пустынной улицей, одни.
И тускло теплились, как свечи,
Над сонным городом огни.
Мы были странно раздвоены
И каждый думал о своем  -
О чем-то давнем, затаенном,
А рядом плыл за домом дом.
Менялись улицы, кварталы,
Хрустел под каблуком ледок,
И ты смотрела так устало
На мой седеющий висок.
Была мучительно спокойна
Твоя безвольная рука.
Слова твои легко и стройно
Ко мне текли издалека.
И лишь в подъезда черной тени,
Нарушив слов и мыслей ток,
Волнующим прикосновением
Обжег ладони холодок.
Белград, 1940.

           *   *    *
Е.К.
Уйти в тот лес с тобою на закате,
Где стынет желтым бисером смола,
Где на сосне распятый пестрый дятел
Долбит упрямо киноварь ствола.

Уйти, забыть о том, что близко где-то
О городе вздыхают поезда,
И поглядеть, как в паутине веток
Запутается первая звезда.

Когда тускнеют в сумерках просеки
И тени бег стремителен и кос,
Искать губами трепетные веки,
Зарыться в россыпи янтарные волос.

Чтоб ласки эти как слова звенели,
Текли, сплетаясь в прихотливый строй,
Чтоб им в ответ в твоем покорном теле
Звучал, как гимн, мой стих глухонемой.

И в час, когда отходит день к покою,
И сытые к домам бредут стада,
Под пологом ветвей, на вялой хвое,
В твоих руках растаять навсегда.
Мюнхен, 1946.

У печки
Пылает печь и рушатся поленья,
Пушистой обрастая сединой.
Прижавши голову к твоим коленям,
Я убаюкан жаркой тишиной.
И снится полдень, луг нарядно пестрый,
Серебряно звенящий сенокос,
И запах трав, таинственный и острый,
В дыханье чудится твоих волос.
Скользят лучи, нет не лучи, а руки.
Касаются в спокойной ласке лба,
И гаснут дни, недели затхлой скуки,
Постыдная, безлюбая гульба.
В полудремоте трепетны и глухи,
Как ветерки в овсах, шуршат слова.
В печи кружатся огненные мухи
И расцветают пламенем дрова.

               *  *   *
В.А.С.
Губ твоих румяных зрелый мед
Береги для радостных и чистых,
Но топи во мне неверья лед
Тусклым блеском глаз твоих лучистых.

Ласковая, боль мою уйми,
Слов не трать ненужных укоризны.
Просто в руки голову возьми,
Убаюкай песнями отчизны.

Память стран чужих и городов
Бременем тяжелым горбит плечи.
Эту пыль и сор пустых годов
Только ветер родины размечет.

Расскажи, какая там весна,
Так же ли голубоглазы дети,
Так же ли страны моей леса
Дышат дремной сыростью столетий?

Я давно и здесь и там чужой,
Я боюсь уйти из мира лишним,
Руку дай - за времени межой
Страшно нищим встать перед Всевышним.
Берлин, 1943.

* * *
Там, где пальмы протянули к небу
Руки в апельсиновой заре,
Северная пленница Магреба,
Вишня распустилась в январе.
Ей в саду тропическом не место,
И она печальна и бледна,
Тихо вянет белою невестой,
Тщетно ожидая жениха.
Здесь весной не прилетают птицы,
Не ломают реки талый лед,
Здесь на вешний праздник не кружится
Лентою цветистый хоровод.
Здесь лучей у солнца слишком много,
Слишком много сини в небесах,
И родного, ласкового Бога
Не заметит призрачный Аллах.
Касабланка, 1948.

                     *   *    *
От клумбы до балкона пять шагов,
Но сорок лет назад их было двадцать,
И в зелени поблекшей берегов
Давно в ручей успела речка сжаться.

Не рвись назад, не утешайся зря
Нелепой притчею о блудном сыне,
Ведь только в памяти твоей горят
Огни, давно угасшие поныне.

Где б ни был ты, теряя по звену
Свою судьбу от Альп и до Памира,
Ты навсегда останешься в плену
Тобой придуманного в детстве мира.

Ты родину свою унес с собой,
Ее нигде в пути ты не оставил.
Доволен будь везде своей судьбой,
Себя жалеть под солнцем ты не вправе.

Пускай потеряны и родина и дом,
Изгнанникам дано иное счастье:
Во всем величье целостном своем
Мир ощутить, разорванный на части.

                     *   *   *
Солнце нежно красит апельсины,
Золотит в саду моем лимон,
Только я совсем иной равнины
Слышу по ночам предсмертный стон.

Там теперь в неумолимой воле
Осень медный обнажила меч,
И, гуляя с ветром в сжатом поле,
Головы цветам срубает с плеч.

Треугольные кроят лоскутья
В полинялом небе журавли,
И, как слезы, зерна сыплют прутья
У межи забытой конопли.

Стелет вечер простыни тумана
Над рекою, поджидая ночь.
И осин кровоточащим ранам
Тщетно солнце силится помочь...

Рядом сын, мой мальчик, ровно дышит;
Может быть, счастливей будет он,
Боже, дай, чтоб память отчей крыши
Не плелась за ним до похорон.
Касабланка, 1950.

Картинки цветными карандашами
1.
Там, за спиной, все спутались пути,
Все города слились в единый город,
И память дряхлая, должно быть, скоро
Вчерашний день назад не возвратит.
Но и теперь в сознании моем
За годами скитаний, войн и бедствий
Встает таким, каким казался в детстве,
Потерянный, но не забытый дом:
Зеленым бархатом лежит газон,
Бегут ко мне пологие ступени,
Залитый солнцем вижу я балкон.
Далеких дней живые лоскуты
На дне души таятся и поныне,
Я бережно храню их как святыни,
Но летописи дней моих листы
Уж не связать. Пронесся ледоход,
Сорвав с реки хрустальные плотины,
И одинокие мерцают льдины
В зеленом сумраке холодных вод...
Когда весны я слышу в сердце зов,
Меня качает мерный бег коляски
По колеям, еще сырым и вязким,
В зеленом пробуждении лугов.
Я пью земли согретой испаренья,
Я слушаю мычанье пестрых стад.
И так по-детски беспредельно рад
Весеннему земли преображенью.
Встречает сад сиреневой волной,
Дом открывает заспанные двери -
Я у себя! Как сладко знать и верить,
Что ты всему тут близкий и родной,
Рожденный здесь. Тут каждый куст знаком,
Тут даже облака как будто ближе,
Они плывут, почти касаясь крыши,
Колеблемые легким ветерком...

                     2.
Прошла весна, тяжелый летний зной.
Горчит полынь и наливает колос,
В полях кузнечиков трескучий голос
Не нарушает благостный покой.
Вот мельница, заплатанным крылом
Поникнув, ждет осеннего помола,
И в небе опаленно-голом
Пернатый хищник спит небесным сном.
Как хорошо желтеющей межой
Идти в пыли пушистой и нагретой,
Впитав в себя всю лень, всю радость лета,
Свободною ребяческой душой.
Тепла в реке спокойная вода,
Повыбит луг и дозревают нивы,
Над лошадьми, жующими лениво,
Прозрачным роем вьются овода.

                     3.
Короче дни, час осени пробил,
Пятнают зелень кровью георгины,
И лиственниц желтеющих вершины
Уж осыпают желтый шорох игл.
Крадется ночь по комнатам пустым,
За окнами холодный сумрак стынет,
Еловых шишек, тлеющих в камине,
Медлителен ароматичный дым.
Шуршат журнала желтые листы,
Уютен угол старого дивана,
А дождь все льет, упорно, неустанно,
И тонут вещи в сумерках густых...
Нет на полу знакомого ковра,
На всем безжизненной уборки глянец.
Каникулы окончены, пора
Мне в городе надеть на спину ранец.
А дом, закрытый плотно на засов,
Заснет, сомкнув дремотно веки ставень,
И будет чист вокруг разбег снегов,
И галок лед в холодном небе плавен.
Когда ж зазеленеет снова сад,
И солнце выпьет луж весенних сырость,
Я радостно вернусь сюда назад,
И кто-то скажет: как Володя вырос!

                 Воскресенье
Дни прозрачные под солнцем тают,
Кружится блаженно голова,
На пригорках робко прорастает
Изумрудным ежиком трава.
Скоро светлой ночью Воскресенья
По полям, седым от вешних рос,
Пронесет Свое благословенье
Радостный, прощающий Христос.
На заре, над дремою затона,
Может быть, увидят рыбаки
Снежное сияние хитона,
Взлет благословляющей руки.
В трепете пасхальных перезвонов,
Славословя Бога и хваля,
Пурпуром торжественных пионов
Влажная покроется земля.
И тогда, в весеннем озаренье,
Распахнется небо надо мной
Благостным  и ясным откровеньем,
В вечность уходящей глубиной.

                   *   *   *

Сначала родина, потом семья-
Все кануло, все ускользнуло в Лету.
И вот теперь я обречен по свету
Влачить останки самого себя.

Но все-таки во мне еще живет
Высокое и ясное сознанье:
Все радости, всю скорбь Господь дает,
И не по силам нету испытанья.

Сядь у руин, как Иов на навоз.
Гноящие скрепя упорно раны,
Молись, чтоб не иссяк источник слез,
И пой страданью своему осанны.

Чтобы во тьме к тебе грядущих дней,
В твой душе спокойно-примиренной,
Затеплился лампадой тихий свет,
Над холмиком мечты несовершенной.
Касабланка, 1959.

Элегия
Я о многом хочу навсегда позабыть и не помнить:
Как сияли газоны от лунного блеска росы,
И о том, как за парком ночами стонали гармони,
И вели перекличку ночную дворовые псы.
Я хочу полюбить этот душащий каменный город,
Где я только пришлец из чужой непонятной страны,
Полюбить фонари, мостовые, фасады, заборы,
И чахоточный лик городской худосочной весны.
Но смогу ль до конца эту жизнь ощутить и понять я ,
За убогое счастье сурового Бога хваля,
Чтоб не мучил костюм из лавчонки готового платья,
И дешевенький галстук мне шею не жал, как петля!
Иль уже до конца в этом мире расчетливой скуки
Проживу и умру, как ненужный дворянский поэт,
И весеннею ночью, под сонного города звуки,
Я к виску своему, не спеша, поднесу пистолет.
Будет лучше мне там, на пологой кладбищенской горке.
Белым пухом могилу осыплют весной тополя.
Будет суслик свистать, серым столбиком ставши у норки,
И, как в солнечном детстве, опять будут близки поля.

***
Светлане Коссовской
Кажется, не долго ждать осталось
Всем Тобой обещанного дня, -
Дня, когда предельная усталось
В мир покоя приведет меня.

Подвига достоин в жизни не был,
Подвиг только избранных удел.
На земле не всем хватает хлеба,
Не на всех хватает чистых дел.

Но быть может все-таки достойны,
Свой бесславный завершая путь,
Жизнью искалеченные воины
В дверь Твою войти и отдохнуть?

Печатается по изд.:
Гальской В.Л. Путь усталости. - Вологда: Грифон,1992.

 

Начало главы

АНТОНИНА ФЕДОРОВНА СОФРОНОВА
1892 - 1966

А.Ф. Софронова - талантливый художник, чье имя заново открывается с начала 1970-х годов. Как отмечал искусствовед В. Биберин, она "в полной мере разделила трагическую судьбу художников своего поколения. На ее долю выпали и многолетнее вынужденное забвенье, и тяжелейшие бытовые трудности". В одном из писем А.Ф. Софронова называла себя "старым подпольщиком", которому не привычно слышать, тем более видеть напечатанными "хорошие слова" о своем творчестве.  Лишенный конъюнктурных устремлений ее стиль отличается оригинальностью, цельностью, искренностью. Творческие интересы А.Ф. Софроновой связаны и с художественной литературой. Она выполнила иллюстрации акварелью и маслом к произведениям А. Блока, А. Белого, А. Франса, А. Грина. Заслуживает внимания и оригинальное поэтическое творчество художника, представленное рукописями стихотворений 1929 - 1953 годов, которые бережно хранятся в семейном архиве И.А. Евстафьевой (Москва).
А.Ф. Софронова родилась 14 марта 1892 года в селе Дросково Орловской губернии в семье земского врача Ф.В. Софронова. В 1910-17 годах училась в Москве в художественной школе Ф. Рерберга и в студии живописи и рисования И.Машкова. Участвовала в выставках таких крупных творческих объединений, как "Бубновый валет", "Мир искусства", "Московское товарищество художников", группа "Тринадцать": В 1920 году преподает в Тверских Свободных Государственных Художественных Мастерских. Живя в Москве, А.Ф. Софронова часто бывает в Малоархангельске,  Дросково, Орле, Ливнах. Именно здесь заложены основы мировидения художника. Так, в дневниковых записях, сделанных в Орле  в 1918 году, она замечает: "Искусство должно быть связано с природой. Искусство не должно дословно повторять природу, но корни свои оно должно иметь в природе". Это творческое кредо относится и к поэзии художника, наполненной "бликами теплоты", "незримой  свободой" и "легчайшей светлой властью".
К 100-летию со дня рождения А.Ф. Софроновой в Орле на доме по улице им. М. Горького (бывшая Садовая) установлена мемориальная доска. В Орловском государственном музее изобразительных искусств открыта постоянная экспозиция живописи и графики художника, включающая материалы о жизни и творчестве.

 

***
Без ветра, без паруса бревнами плыть,
В цепи каравана верблюдом ходить, -
- Какая глухая, без окон, стена,
Скупая, без грохота ливней, весна !

В песках утопая, пустыней брести,
Не выпитой полную чашу нести,
Не нужного бремени вытащить плот,
Отважных коней укорачивать ход, -
Какая без жала, без яда тоска,
Какая тупая тоска!
Москва, 1939.

***
Из легких легчайшая светлая власть
Давно о тебе я взыскую!
В высотах полета не страшно упасть, -
В низинах я горько тоскую.
Незримой свободы крылато кольцо,
Оно не противится чуду,
В завесах ущелий скрывает лицо, -
Но шепчет сквозь ветер: "Я буду"
Москва, 1939.

***
Еще не осень, но короче день,
Улыбка солнца - драгоценней,
И мягче свет, и легче тень
И зноя натиски мгновенней.

Зеленых бликов теплота
И веселит и нежит тело,
Как будто жизни суета
В блаженном сне оцепенела:

В пространствах светлых редкий звук,
Как звон стекла и чист и ломок:
Мгновенья тают: Недалеко круг
Осенних будничных потемок:
Михайловское, 1940.

***
Утром листьев очертило круг
Мне осени мгновенье золотое,
Оно легко, и краткий мой досуг
Спаяло с вечностью, - незыблемо-простое.

Недвижна мысль, неслышны сны и боль
На страже - светлое, из золота, сиянье.
Но не скажу судьбе: "Позволь
Еще на миг продлить очарованье".

Круг солнечный манит окончить жизни лет,
Но срок не встал: текут часы пустые.
Лишь память верная сквозь время понесет
Мгновенья осени, как листья золотые.
Малоархангельск, 1939.

ВАН -ГОГ
Там солнца круг написан сердца кровью :
По счету жизни - жизнью заплатил
Ван-Гог неистовый. Неистовой любовью
Крепя мазок к мазку, - он умер так, как жил.

Он чашу пламенную цвета
На вещи скромные пролил,
Свивая нервы в контуры предмета, -
В квадратах рам горячий мир творил.

По полотну, в прозрениях поэта,
Мечты созвездьями - не кистью он водил:
На праздник Юга, золота и света
Он многих звал: Но был всегда один.

До дна жестокого вскрывалась правда духа,
Когда в бреду он плоть свою разил:
Забыть ли боль истерзанного уха?
Вместить могущий - он вместил:
Москва, 1939.

 

МАРКЭ
Скажи, каким простым обманом,
На холст бросая смело планы,
Ты рушишь статики законы?
В музея стены даль вплывает,
Сырая мгла колышет дымы,
Бегут трамвайные вагоны,
Мостами стелятся туманы,
В туманах бродят пятна-люди:
Волна качает тихо лодки,
Неповоротливые баржи,
И небо светом одевает
Пейзаж простой и величавый.

Скажи, каким простым обманом
Умеешь ты, сказав так мало,
Раскрыть заманчивые дали?
Москва, 1939.

ГОГЕН
Аккордов матовых экран :
В зелено-золотистом фоне
Поет медлительный орган
Сны экзотических симфоний.

Стволы дерев - как звуки труб.
Ночные торсы блещут медью.
Прорезы глаз, кармины губ
Сплелись в узор лианы плетью.

Его мелодии ведут
Сквозь чаши пальм тропой обманной
И листьев бархатных несут
Нам аромат чужой и странный.
Москва, 1939.

***
Там непрерывно вдохновенье,
Вкус жизни свеж, как сок гранат,
Долины вечное цветенье
Сплотило ветер в аромат.

Синеет плащ морских приволий,
Светлеют зонтики мимоз,
Шатры эмалевых магнолий
Одели тенью хлопья роз.

Широким горы встали кругом, -
Садов и далей не теснят.
Дома идут зеленым лугом,
Как стадо ласковых козлят.

Смуглее бронзовых медалей
Там руки девушек и жен
Слагают крылья черных шалей
Как в строгих абрисах икон.

Слетают горные Парисы,
В движеньях быстр высокий стан.
Там женщины, как кипарисы,
И кипарисов строен стан.

Вечерней улицы движенья
Не суетливы, не пестры
И в теплом сумраке - паренье
Благоуханной простоты.
Москва, 1939.

***
Не торопи, отец, ты можешь
Меня немного подождать?
Осталось мне лишь пестрой лентой
Барашку шею повязать.

О  подожди! Еще не полны
Сосуды свежею водой,
Еще темнеющей дорогой
Быки идут на водопой.

Зачем звездой меня ты манишь?
Тот свет далек, я не готов:
О, лучше я останусь в стане
У догорающих костров!
Москва, 1939.

ххх
Над головой моей вселенная
Сияет светим голубым,
А я внизу, как птица пленная,
Глотаю тлена горький дым.

Все алтари людьми покинуты
И все святыни сожжены,
Земную грудь палит раскинутый
Костер губительный войны.

Легки касанья звездных шорохов,
Костры вселенной - далеки,
Земных зловещих, грозных сполохов
Следы страшны и глубоки.

В ночи тоскуют птицы пленные.
На крыльях сломанных - рубцы:
Им снятся новые вселенные
И звезд блистающих венцы!
Бишкурай, 1942.
***
На чужбине прозрачны зори,
И большое-большое небо:
Полумесяц так чист и тонок,
А у нас всех - большое горе!

Здесь весна также прекрасна,
Соловьи с кукушками спорят,
Также пахнут леса и травы,
И ночами не гаснут зори:

Но к пришельцам не ласковы люди,
Наши лица и речи им странны.
Не поймут они нас и осудят
За иные, нездешние нравы.

Нас война всех сюда угнала, -
Страну губят жестокие люди.
Города, деревни и села
И всех близких нам  - они губят!

Чист и ясен весенний месяц,
Золотисты вечерние зори,
Соловьи поют свои песни,
А горе - как небо большое!
Бишкурай, 1942.

***
Растут в окне весенние рассветы,
Их перламутр, как отрок, нежно-бел,
И в серебро и розовость одетый
Зимы убор еще на стеклах цел.

Вздохнул и вздрогнул воздух полусонный,
Кровь забродила легче и хмельней,
Вплывают в сумрак утренние звоны
Зарею новой вскинутых лучей.

От мига к мигу все прозрачней звоны,
Лазурь на небе чище и ясней.
Нежнее отблеск палево-зеленый,
А стуки сердца чаще и слышней.

И одолев ту негу нарастанья,
Взметнулся в небо светлый сноп огня,
Бросая миру в сны и упованья
И мед и горечь будущего дня.
Миасс, 1942.

***
До позднего лета от самой весны
Свирелью сверчков убаюканы сны,
В молчанье ночей беспечален и чист
Запечных артистов серебряный свист.

Хором незримым по щелям снуют,
Сметают тревогу и славят уют:
Стремлений, свершений пусть грозен поток,
Но верен свирельным напевам сверчок.

Кошмары забвенья и сонный испуг
Прочь сгонит невидимый маленький друг.
Всегда беспечален, всегда голосист
Серебряных трелей запечный артист.
Бишкурай, 1942.

***
Душа живет в тенетах переулков:
Была там синь небес в оправе из камней
И в перекличке зовов и звучаний гулких
Массивы зданий пели гимн весне.

Там в смене лет нес камень терпеливый
Шагов несметных разнобойный шум.
И в такт движеньям мерно-торопливым
Душа росла прибоем вечных дум.

Закат катил оранжевые волны
Неповторимых лиц и поступей людских,
Скрещеньем взглядов были миги полны,
И в многоликости гранился лик Москвы.

На площадях маячили миражи,
Был ветра вздох как эхо бурь степных,
Как реки - улицы, витрины - как витражи,
Роился мир в тенях и снах ночных.

Дни были полными. Упорством и усильем
Вздувались мускулы, терзали шумы слух,
Точили камни пыль и яд неврастении,
Тускнело зрение, испепелялся дух:

Но кто-то с пепелищ на новые высоты
Незримо бережно за руку выводил,
И снова полнились прозрачным медом соты,
В цветенье образов там вольно дух бродил.

Во взлетах этажей затерянные кельи
И лица странников без посоха в руке,
Святые без вериг и светлое похмелье
Мечты рассекшей даль в отважном челноке.

Преданий прошлого прореявшие крылья
И звуков магия в утихшем блеске зал,
Поденщик города и гордого усилья
В истоме горестной к вам руки простирал!

И были трудны дни, и полнились весельем
Часы ночной тиши и дум ночных похмелье:
Бишкурай, 1942.

АЛЕКСАНДРУ БЛОКУ

Все темные глаза должны поголубеть
При взгляде на него.
И что-то в каждой сдвинется судьбе
При имени его.

При имени его настанет сад,
Где не стряхнула снега с плеч весна,
Особый час - ни утро, ни закат,
Под вишнями тропинка чуть видна.

Он, падая, разбил о камни грудь,
Но остаемся с ним наедине,
Чтоб снова бесконечно утонуть
В самой высокой голубой волне.

Кто за спасенье мира, будет с ним.
На этом свете он во всем был смел,
Тем высшим сладострастием палим,
Которому не выносим предел.

Тем высшим сладострастием палим,
Что плавится земное вещество,
Сквозь мрак огня, тяжелый плотский дым
Безумцам явлено бывает божество.

Страдания его теперь прошли,
Лицо глядит юнее и мирней,
Без песен Блока знать нельзя земли,
Нельзя знать мир без голубых морей.
1953.

 Стихотворения А.Ф. Софроновой печатаются по рукописным автографам, хранящимся в личном архиве И.А. Евстафьевой (Москва).

 

Начало главы

ФЕДОР ВАСИЛЬЕВИЧ СОФРОНОВ
1859 - 1936

Профессиональная и творческая деятельность врача, мыслителя и литератора Ф.В. Софронова связана с приокскими просторами.  Он родился в Орле 1 сентября 1859 года. После окончания Киевского университета работал врачом в Малоархангельске, Дросково,  Орле и Ливнах. При участии Ф.В. Софронова открывались новые больницы, устраивались народные чтения и театральные спектакли. На рубеже 19-20-го веков в московском журнале "Вопросы философии и психологии" был опубликован ряд его научных статей: "Соотношение общественных сил", "Теория познания на основе критического эмпиризма" и др. В 1902 году  издана книга Ф.В. Софронова "Механика общественных идеалов". В середине 1920 - 30-х годов он написал книгу "Эйнштейн без математики. Общедоступное изложение теории относительности", рукопись которой хранится в фондах  Орловского литературного музея И.С. Тургенева.
Дарование врача-мыслителя проявилось и в литературно-художественном творчестве. Под псевдонимом Ф.В. Орловский в 1889 году в Киеве он издал книгу "Стихотворения (1885-1888)".  В семейном архиве сохранились его рукописные стихотворные произведения послереволюционного периода и "Сказки маленькой Ани". В поэзии Софронов оставался мыслителем. В его  "задумчивом стихе" слово-образ  неотделим от мысли - "думы пытливой", "непокорной", "мучительной", "нагой и суровой", "святой"..: Слово для поэта выступает "светочем познанья". Ключевые образы МЫСЛЬ и ДУМА, стремящиеся "Завесу истины мучительно сорвать // И мыслить то, что мыслить невозможно...", противопоставлены БЕЗУМСТВУ и ЛЖИ. Осознавая "предел знанья", лирический герой не может смириться с "вечной неправдой и злом". Следуя гражданским традициям, он слышит "весть муки, и горя, и зла". Однако "смятенье борьбы" сменяется "миром забвенья и грез". Набатные строки становятся "приветливым стихом". Поэту-мыслителю не всегда удается избежать риторичности и умозрительности, однако в отдельных произведениях его замыслы получают художественно-выразительное воплощение.
Умер Ф.В. Софронов в Малоархангельске в августе 1936 года, завершив полувековой трудовой и творческий путь. Ни одно из его произведений не было опубликовано в родном крае.

 

 

ИЗ КНИГИ "СТИХОТВОРЕНИЯ (1885-1888)"

ххх
Степью ли еду, зеленой, безбрежной,
Еду ли тощим леском,
Плотно укутанный вьюгою снежной
Тихо плетусь ли шажком.
Вижу ль усадьбы забытой руины,
Сад запустевший, глухой,
Пруд, где под светлою зеленью тины
Верно живет домовой, -
Жалкие ль хаты над кручью высокой
Жмутся высоким рядком,
Тишь ли царит над равниной широкой,
Песню ли мчит ветерком, -
Грусть неотвязная, грусть непокорная
Едут повсюду со мной.
Словно попутчик незваный, упорная,
Едет в тележке одной:
Те же все речи, тоскливые, скучные,
Мне без конца говорит,
Песни суровые, сказки докучные
Мне неотвязно твердит:

ххх
Знакомая, заветная страница!
Как прежде, вновь беседую с тобой, -
И старых дум живая вереница
Опять встает - родная - предо мной :
И в этой встрече,  краткой и случайной,
Тебе, как другу старому, я рад.
И вновь делю с тобой я проблеск мысли тайной,
И снова прошлое зовет меня назад:
Назад - к тем дням, когда слова святые
Звучали мне призывом дорогим,
Когда я верил в грезы золотые
Всем сердцем радостным, всем чувством молодым:
Назад -  к тем дням, когда в живой тревоге
Кипела мысль, болела страстно грудь,
Когда среди томительной дороги
Я не хотел, не жаждал отдохнуть, -
К тем дням, когда к своей заветной цели
Я смело шел любви святым путем,
Когда твои слова в груди моей горели
Мне путеводным, радостным огнем:

ххх
Люблю я утра раннюю прохладу,
Когда лучи так нежно золотят
Далеких облаков раскинутую гряду,
Да леса сонного верхушек стройный ряд:
Еще ночная тень, пред светом убегая,
Свой свет трепещущий на всем пока хранит,
Еще под дымкою сереет даль степная
И в дремлющем саду безмолвие царит,
Но скоро первый луч волною золотистой
Вдруг обольет и луг, и море желтых нив,
И засквозит под ним полоской серебристой
Реки дымящейся причудливый излив:
И воздух побежит прозрачными струями,
Холодными, как горных вод стекло.
И небо яркое раскинется над нами
Далеким куполом, лазурно и светло:

ххх
Если ты не умеешь отдаться мечте,
Этот мир для тебя - недостроенный храм:
Не сомкнулся торжественно свод в высоте,
Не сверкают огни по пустынным стенам.
Нет ни стройных колон, ни тяжелых завес,
Нет кругом дорогого душе уголка:
Вместо хоров резных - лишь неубранный лес,
Вместо гимнов - бессмысленный стук молотка:
Неприютно кругом, пыль столбами стоит:
Как всегда, любопытна и нагло глупа,
В незакрытый алтарь мимоходом глядит
Без смущения, без веры, прохожих толпа:

ххх
Жажду к познанию вселила нам в сердце природа:
К свету мы рвемся в тревоге ума ненасытной, -
Словно ночной мотылек, на окно налетевший случайно,
Крыльями бьется в стекло, освещенное ярко:
Страшно ему оглянуться назад, где сурово и грозно
Ждет его прежняя тьма, чтоб в объятьях холодных
Снова его заключить; страстно трепещет,
Жмется к стеклу его жалкое, слабое тельце:
Хрупкой преграды ему не разбить:Так перед нами
Грань неприступная к истине путь заграждает.
Свет наш мерцает вдали, но приблизиться хочешь  -
Дальше и дальше уходит, как призрак блудящий.
Все, что доступно для знанья, к себе нас не манит
С силой такою, как то, что познать невозможно:
Так до чего же природа, создав нас слепыми,
Зрения жажду дала нам,- скажи для чего же?

ххх
Случалось ли тебе войти в безмолвный храм,
Покинутый молившейся толпою?
Сгустились сумрачные тени по углам,
Мелькают огоньки пред мелкою резьбою:
Все тихо, будто смерть невидимым крылом
От жизни, от людей, накрыла эти своды, -
И сердце вести ждет о чем-то неземном,
Ждет неземной любви, неведомой свободы:
Не слышно ни молитв, ни покаянных слов, -
Но чудится, что бог, которого напрасно
Толпа звала, ждала, - с высоких облаков
Теперь сошел, могучий и бесстрастный:
Спустился он как светлый, дивный сон,
Непознанный, таинственный, всесильный, -
Но лишь теперь, когда умолкнул стон
И стихнул плач толпы и зов ее бессильный, -
Когда пред сумрачным, померкшим алтарем
Угас огонь, кадильный дым расплылся,
Когда народ, в отчаянье своем,
Иным богам, быть может, уж молился :

ИЗ  РУКОПИСНОГО НАСЛЕДИЯ 1920-30-Х ГОДОВ

АГАСФЕР
Покой в полях, очнувшихся от зноя,
Покоем дышит влажный сенокос:
Зеркальный пруд обвеян сном покоя,
Не дрогнет лист склонившихся берез:

Но серой лентою, в лощинках залегая,
Дорога тянется упрямо, мерно  вдаль  -
И тянет вдаль меня: Клубится пыль седая, -
И жаль себя, мучительно мне жаль.

В ЗАБЫТОЙ УСАДЬБЕ
(памяти Н.Н. К-ой)
Вы слыхали рассказы о том,
Как едва лишь смеркается день,
Появляется в доме пустом
Бесконечно печальная тень?

Там коснется она желтых клавиш рукой, -
Дребезжа, отзовется струна:
Там заветные буквы с бессильной тоской
Она чертит на  стеклах окна:

Долго смотрит она в сумрак темных аллей, -
Там ей видится прошлое вновь:
И растут в ней желанья сильней и сильней,
И теплеет остывшая кровь.

Снова бродит она в этих темных стенах,
Им родная и чуждая им,
С тихой жалобой в мертвых устах,
Исчезая на утро, как дым:

ДВЕ ДУШИ
(Л.Ф. К-ой)

В море вечности холодной
За ладьей бежит ладья:
Им встречаться в этом мире
Не назначил Судия:

И звучит призывный голос:
Отзовись же, помоги!
Но, объятые туманом,
Разойдутся, как враги.

И горит огонь сигнальный:
Но тяжелый жизни вал
На хребте своем кипящем
Их поднял и разметал:

Но во мраке, в шуме бури,
Все бегут за другом вслед:
Разделив, связал их Вещий, -
Им пути другого нет:

ПРОСТРАНСТВО
(А.Ф. С/офронов/ой)
"Место", "пространство", "движенье", -
Все лишь названье одно:
Тщетное мысли стремленье
Дерзко порвать на мгновенье
Цельное жизни звено:

"Там" для меня недоступно, -
"Там" - все чужое : Но что
"Здесь", где :(неразб. - Г.Т.)и люблю я,
"Здесь", где так страстно живу я?
Точка пустая, ничто!

 

"Место", "пространство", "движенье", -
Цельное жизни звено:
Жизнь вне пространства вершится,
Жизнь только в целом творится,
Звенья пространства - одно!

ВЕЧНЫЙ ПУТЬ
(Ю.Н. С/луцк/ой)

Выше покоя, глубже забвенья,
Дальше восторга страстей,
В мире надземном, в огне очищенья,
В море надзвездных лучей, -

Там, за пределом, где все изначально,
Где умирают и вес, и число,
Где в красоте обнажавшейся Тайны
С Богом сочетано Зло:

Там, у начал мирового движенья,
Путь наш кончаем земной, -
Но, ненасытные, в вечном стремленье,
Путь начинаем другой:

 

      Стихотворения Ф.В. Софронова печатаются по рукописным автографам, хранящимся в фондах Орловского государственного литературного музея И.С. Тургенева.

Начало главы





Из русской поэзии второй половины XIX века
И. С. Тургенев
Ф.И. Тютчев
А.А. Фет
А.Н. Апухтин
В.М. Жемчужникова

И.А. Бунин
Л.Н. Андреев
М.М. Пришвин
Б.С. Зайцев
И.Е. Вольнов
И.А. Новиков
Д.И. Блынский
C.А. Пискунов
Л.Н. Афонин
В.А. Громов
Г.Б. Курляндская
Поэзия Орловского края 50-90-х годов ХХ века
И.Д. Крохин
А.С. Шиляев
И.А. Александров
В.П. Дронников
В.Г. Еремин
В.А. Ермаков
Л.Г. Котюков
Н.М. Перовский
Г.А. Попов
И.С. Семенова
Г.В. Фролов

"Возвращенная" поэзия ХХ века
И.В. Каллиников
В.Л. Гальской
А.Ф. Сафронов
Ф.В. Сафронов
Малая проза современных писателей-орловцев I
Е.К. Горбов "Комендант Зеленого переулка"
В.А. Мильчаков "Птенцы орлов" (отрывок из повести)
Л.Л. Сапранов "Родители", "Память прошлого", "Белая дача"
А.Н. Яновский "Сорока", "Танкист", "Земляк"
В.И. Амиргулова "Ваня и Муму","Новенький"
Л.М. Золоторев "Дарюшка последняя из хуторян", "Чистые пруды"
В.М. Катанов "Однажды в Орле", "Поэт и полководец", "Лесков"
А.И.Кондратенко "Женщина по имени Надежда"

Малая проза современных писателей-орловцев II
А.С. Лесных "Доброе дело", "Говорите конкретно", "Ключи к английскому замку"
И.Ф. Лободин "Перепелка во ржи", "Дом на гривах коней"
В.И. Муссалитин "Курганы"
Ю.А. Оноприенко "За ягодой, красной, как кровь", "Дедушко"
Н.И.Родичев "Алимушкины полушубки", "Егор Ильич"
П.И. Родичев "Стихи", "Особое свойство памяти", "Очерк раздумье"
И.А. Рыжов "Позднее свидание", "Мой Бунин", "Хорошая старуха" ,"Неразбавленный орловец"

Писатели младшим школьникам
Е.А. Зиборов "Жаркое лето"
В.М. Катанов подборка стихов для детей
А.И. Лысенко подборка стихов для детей, "Неутомимый труженник"
В.Г. Еремин подборка стихов для детей
И.Г.Подсвиров "Заячий хлеб", "В ливень"

Рейтинг@Mail.ru
Rambler's Top100
Яндекс.Метрика

© "Вешние воды" 2010     | Карта сайта  | Главная | История | Контакты | Лауреаты премий | Биографии | Орловские писатели-хрестоматия | Книги  | Новинки | 

Администрация сайта